Вячеслав Тихомир родом из села Кислица Измаильского района на юге Одесчины. На военной службе он с 2019 года, а 24 февраля 2022-го встретил врага на блокпосту под Мариуполем. Об обороне города Мариуполь, собратьях и болезненных потерях, мужестве и ежедневной победе защитников «Азовстали», о плене в Оленовке и своих жизненных ценностях он рассказал в интервью Интенту.
Из гранатомета стрелял впервые 2 марта
Нацгвардеец Вячеслав проходил контрактную службу, до окончания контракта оставалось несколько месяцев, когда началась полномасштабная война. До этого бывал в ООС, но в боевых действиях не участвовал. Несмотря на то, что военные должны были проходить регулярные учения, так получилось, что реально солдат Тихомир, гранатометчик, ни разу из этого оружия не стрелял. Первое сражение, в котором пришлось сразу же овладевать гранатометом, произошло в его жизни 2 марта 2022 года.
— Накануне 24 февраля я спрашивал многих – у сотрудников полиции, СБУ, мол, будет ли большая война? Мне говорили: «Да ты что, какая война? Если что-нибудь будет, мы скажем». Что ж, 23-24 февраля их семей в Мариуполе в основном уже не было. А потом и большинство из них сами уехали. Рано 24 февраля старшина забежал в расположение и крикнул: «Война». Я спросонья, думаю, какая война может быть, да, какая-то провокация. Достаю телефон, а там кучу СМСок, куча видео взрывов из всех городов — из Киева, из Одессы. У нас действительно и 23 февраля было громко. Однако мы это воспринимали скорее как российские учения, мол, насыпают заодно и по нам. Поэтому то, что я увидел в новостях, реально не верилось, – вспоминает он.
Практически сразу же вражеские обстрелы уничтожили украинскую радиолокационную станцию. Первые 3-4 дня после вторжения украинские силы в экстренном порядке осуществляли минирование подходов к Мариуполю, ожидалось наступление вражеской колонны из Крыма:
— Но мы не поверили: «Да как так? Там же Чонгар, Херсон, Бердянск, из какого Крыма? Там же все заминировано должно быть!». Так мы думали, ага. Потом мы узнали, что россияне уже в Херсоне, и поняли, что нас могут достаточно быстро взять в кольцо. Но большинство из нас было за то, что нужно оставаться и защищать город. Чисто для себя решали, как быть. Потому что уехала полиция, выехали командиры ООС где-то 26-27 февраля. Наш командир сказал нам, что мы должны оставаться на блокпосту: либо нас усилят, либо нас выведут оттуда. Потому мы были спокойны, делали свою работу. Где-то в последних числах февраля мы узнали, что российская техника уже в Бердянском районе. А 2 марта мы их встретили прямо у себя. Почему-то командиры думали, что они приедут по дороге, а они выехали с посадки. Говорили, что там было четыре танка, я лично видел три. Они выехали фактически перед блокпостом. Тогда мне пришлось совершить первые выстрелы из гранатомета, когда танки были в 400-500 метрах. Я попал. Быстро выбежал, прицелился, выстрелил и вернулся. Понимал, что стрелять нужно на поражение, чтобы россияне остановились хотя бы на время, чтобы поняли, что им сопротивляются, потому что они гибнуть не хотят. После этого работали уже наши «Грады», и они уехали, а после этого начали работать уже их «Грады». К счастью, не попали по нам. Вообще супер, что у нас из 60-70 человек личного состава было всего несколько раненых, и все. Это хорошие показатели.
В дальнейшем защитников перевели на другие позиции, затем – в центр города, где они держали оборону в жилых кварталах, а уже позже начался переход на «Азовсталь».
«Маус» и переход на «Азовсталь»
Рассказывая о боях на разных позициях, Вячеслав вспоминает, как много в бою зависит от командира:
— Я никому не доверял больше, чем «Маусу» (Вячеслав Кушнир, командир отделения 1-го взвода 2-й роты 2-го батальона полка «Азов» Национальной гвардии Украины, младший сержант. – Ред.). Я знал, что куда бы он ни поехал, он всегда возвращался. Мы не сомневались, что он сделает все, чтобы вернуться к нам. Обычно же о командире судят по потерям, да? Так вот за все время в Мариуполе, когда мы были с ним на позициях, у нас был один «трехсотый» и все. Берег людей и делал свою задачу очень хорошо. Когда было очень тяжело, нас крыли всем подряд, подъезды в доме, где была наша позиция, уже горели, он спокойно сидит и спрашивает огонь артиллерии. Идеально мы тогда отработали. Максимально уравновешенный, ты на него смотришь и уверен, что все будет хорошо. Он вообще счастлив был. Сколько было прилетов… Раз перед лицом разорвался снаряд в оконной раме – даже осколками не задело почти, даже очки не разбились.
Командир не дошел до «Азовстали» совсем немного: при выходе из здания бывшего общежития, когда бойцы переходили на завод, он погиб.
– Это было в середине апреля. Где-то в десять утра его тяжело ранили, но он успел унести еще три жизни оккупантов. Он почти сразу умер. Следом появился танк и начал по нам «работать», мы продолжили наш переход. Дальше был мост. Начали планировать, как его перебегать, там метров 150-200, казалось бы, – один рывок и ты на той стороне. Мы начинаем бежать, я выбегаю, и передо мной парень падает «двухсотый» сразу. Выяснилось, что по нам начали работать снайперы. Мы бежали со всех ног, точно не знаю, но, думаю, где-то человек пять было «двухсотых» и еще человек 15 — «трехсотых». Половина моста перебежала, а половина задержалась под мостом, потому что было ясно, что последующие уже точно погибнут. Где-то в 12 часов ночи мы начали перебегать дальше. Одного «азовца» я перемотал, потому что у него было двойное ранение ноги. Темно, обстрелы… Маршрута я совсем не знал, выходит, мы были в какой-то яме глубиной метра три. Нас там было двое с ним и еще двое мертвых. Я двигался ползком, немного голову поднял – сразу пуля просвистела. Так что прижиматься нужно было максимально к земле. Я долез до укрытия, там уже были наши, я попросил забрать того «азовца». Начали заносить то одного, то другого «трехсотого», а «азовца» нет. Я понял, что полз не очень по правильному маршруту, там был другой, более безопасный. Им и принесли того «азовца». Оказали ему помощь. Я почему так подробно об этом рассказываю? Потому что ты в бою как бы ответственен за раненых, которым уже помог. Потому что потом не выдержишь это, если не поможешь. Просто совесть не позволит. Однажды в бункере нужно было срочно одного раненого доставить, где-то километра полтора. И вот в бункере нас где-то шестьсот. Спрашивают: «Кто понесет раненого?» И никто не согласился, мы четверо еще с одним парнем-проводником предложили свою помощь. Нормально мы его тогда донесли, хотя понимали, что если бы заметили – конец. Но все было хорошо. Я так скажу: своих подвести нельзя. Вот никогда и все.
«Азовсталь» и плен
На «Азовстали» военные постоянно выполняли боевые задания, так что с гражданскими встречались нечасто: те преимущественно находились в центре «Азовстали» в бункере. К концу обороны спуск в подземные лабиринты контролировался врагом, поэтому каждый выход и возвращение были особенно опасны.
– Друг с ранением лежал в подземном госпитале, когда туда прилетело. Взрывная волна его подняла и ударила о стену. К его ранениям добавились раздробленные лицевые кости, контузия. Таких там было много, к сожалению. Но ничего, выдержали и это. Трудно было, конечно, с питанием и водой, хотя Редис (Денис Прокопенко, подполковник Национальной гвардии Украины, командир Отдельного отряда специального назначения «Азов», командир защитников Мариуполя. – Ред.) продумал все очень хорошо. Если сидеть в бункере и ничего не делать, то небольшого перекуса хватает, конечно, но когда ты весь день на позициях, бегаешь то вверх, то вниз, там сафари постоянно, что изматываешься в ноль, поэтому добывать пищу надо было все равно дополнительно. Но держались и делали все, что нужно было делать.
Когда стало ясно, что из «Азовстали» нужно выходить в плен, то Вячеслав не сомневался: верить россиянам нельзя, поэтому это надолго и, к сожалению, тяжело. Но говорит, что ни секунды не сомневался: домой он обязательно вернется в живых.
— В плену было, как в плену. Кто был такой, как я, то похудел до костей, кто толще, то немного, может, больше осталось. Вот смотрите, вот щи (демонстрирует фото в телефоне с какой-то ухой, где плавает пару кусочков картофеля. – Ред.). Они горячие – кипяток. Картофель – это мы фоткали, находясь уже на Украине, потому что это было чудо, его почти никогда там не было, какая-то кислая капуста и вода. Так вот, это – кипяток. И еще до этого кипятка – тоненький кусочек высохшего хлеба. И этот «обед» ты должен съесть за 30 секунд. У нас нёб просто заживо варился, кожа постоянно отшелушивалась, все обожжено, болело. Допросы, унижения, угрозы, физическое насилие… Подробности рассказывать не буду. Но все и так, думаю, понятно. После Оленовки я еще был в Таганроге. Там предлагали, кстати, подписывать типа согласие работать в «народной милиции днр/лнр». В основном, предлагали тем, у кого прописка была в Донецкой или Луганской областях. Ну, могу сказать, что из нашей камеры таких желающих не было. У нас даже юмор был, смеялись. Ну, а как выживать? Они нас там заставляли заучивать такие лозунги: «Байден – п..с, Зеленский – п…с, а Путин – лучший в мире президент». Что-то типа такого. Ну и вот однажды кричит их вертухай нашему парню – а тот совсем русского не знал, били его за украинский язык беспощадно просто – кричит: «Владимир!…», и парень, думая, что сейчас будет Зеленский, кричит заучено уже » п…с», не дождавшись фамилии, потому что избитый он всегда был ужасно просто. А тот вертухай неожиданно выкрикнул «Путин». Все стали смеяться. Опять бедного избили сильно… И парня жалко, и с тех идиотов смешно, потому что испугались, что им за это неприятности будут. Да и так мы сидели.
Вячеслава обменяли через полгода после ухода из «Азовзстали». Сейчас он проходит реабилитацию и после нее намерен возвращаться защищать Украину. Говорит, что главное – высокая мотивация украинских служащих и современные командиры, которые должны видеть в подчиненных себе равных и командовать так, чтобы, как в Мариуполе, военные точно знали: командир не подведет. Быть такими как «Маус».
